Фемах в ярости выскочил из кресла. Пнул его, отбросив к запачканному кровью ограждению, повернулся к Рипли и заорал, потрясая кулаками:
— Я — бог, никому не подвластный! Бессмертный, неуязвимый!
— А заодно подчиненный шефа Годлумтакати, — вполголоса сказал Марвин, хотя он зарекся лезть в разборку; похоже, ситуация начинала проясняться. — Негорская шестерка на побегушках. Принеси-подай.
Рипли быстро взглянула на Марвина и, как ему показалось, одобрительно кивнула. Но полной уверенности в том не было, мало ли что могло привидеться.
— Загермард, — ошарашенно пробормотал Фемах, эта очевидная мысль только что дошла до него. — Мелкий вонючий негор до сих пор мой начальник? Как унизительно для всемогущего творца… Эй ты, — он властно ткнул рукой в сторону горгульи, — немедленно увольняй меня из сотрудников обители. Что для этого надо подписать? — Фемах возбужденно пощелкал пальцами. — Ну-ка, давай сюда бумагу, или пергамент, или чего там требуется для расторжения договора.
— Только устное заявление твоего непосредственного руководителя, — любезно подсказала Рипли: голос у нее стал мягкий, едва ли не мурлычущий.
Для Марвина внезапная смена тона стала четким сигналом опасности, сейчас явно должно было произойти что-то плохое, но господин Фемах уже ничего не соображал от гнева.
— То есть озвученное решение шефа Годлумтакати. Кстати… — Рипли не глядя ткнула пальцем в сторону Марвина, едва не задев его длинным когтем. — У тебя в брючном кармане лежит дальнофон. Дай-ка его нашему увольняющемуся.
Марвин, не спрашивая, откуда та знает о дальнофоне, достал аппарат и, обойдя горгулью, сунул тяжелую коробочку в руки Фемаху.
— Верхняя кнопка — вызов, нижняя — отбой, — коротко пояснил он, отступая подальше в сторону. Потому что заранее был уверен, чем закончится беседа.
Фемах со злостью надавил кнопку, дождался слабого «алле» шефа, прижал дальнофон к уху и, страшно вращая глазами, заорал:
— С тобой, мерзавец, говорит Фемах! Да-да, тот самый! Немедленно увольняй меня из работников обители, иначе тут кое-кому несдобровать… Что? Какой Далий? Это который со стреляющим костылем? Плевать, что он воскрес, какое мне до него дело… Да, они здесь, твой видящий и девица Рипли, та еще тварь… Некогда объяснять, просто уволь меня, иначе я обрушу всю свою божескую мощь на этих выродков! Что? — Фемах умолк, прислушиваясь. А затем надменно процедил: — Повтори то же самое, но громче. — Он с торжествующим видом протянул дальнофон в сторону Рипли; из круглой решетки донесся на удивление хорошо различимый голос негора:
— Данной мне властью я официально увольняю сотрудника Фемаха из состава работников «Обители черного дракона». — Шеф хотел сказать что-то еще, было слышно, как он набрал воздуха, чтобы продолжить фразу, но Фемах нажал на кнопку отбоя.
— Этого достаточно? — злорадно поинтересовался он. — Или нужны какие-нибудь дополнительные подтверждения?
— Вполне, — заверила его Рипли, после чего молниеносно ударила Фемаха когтем в лоб: острие вышло из затылка уволенного видящего, словно там внезапно вырос узкий рог. Вырос и исчез — Рипли выдернула коготь из головы, посмотрела на упавшее тело, а после с некоторым изумлением сказала: — Надо же, я и не думала, как это просто. Знаешь, — она посмотрела на угрюмо молчащего Марвина, — я давно мечтала получить возможность убивать. Порой она так необходима для поддержания в рабочем коллективе порядка и взаимоуважения! А теперь, — Рипли вытерла коготь об пиджак Фемаха, — основной запрет снят. Сломлен, разблокирован. Ведь никто из моих создателей не предусматривал невероятного варианта увольнения в организации, где уволенных не бывает по определению. Тем более что формально это событие произошло в другом мире, чего тоже не может быть. Забавно получилось, не правда ли? — Она настороженно повернулась к Марвину. — Почему молчишь? Чем-то недоволен? Вы же собирались убить Фемаха, я в курсе, у драконов тонкий слух.
— Не то чтобы я недоволен. — Марвин неохотно посмотрел в темные глазницы горгульи. — Мне не нравится, как именно это случилось. И какие могут быть последствия от снятия запрета на убийство. Что-то мне не очень хочется работать там, где тебя могут прикончить во имя дисциплины. Кстати, — он перевел взгляд на лежавшее у ног Рипли тело, — почему Фемах не исчезает? В смысле не переносится в приемную кабину. Из-за того, что его уволил шеф?
— Нет. — Горгулья зашлась в лающем хохоте. — Фемах больше не оживет потому, что его убила я! Ведь я — прокурор, адвокат и палач в одном лице, мое решение неоспоримо. Короче, я убиваю раз и навсегда, без возможности посмертного оживления… А насчет последствий не беспокойся, — заверила она Марвина. — Какие могут быть последствия для тех, кто и без того почти мертв.
— Не понял. — Марвин с силой потер ладони, нарочно их разогревая; разумеется, Марвин врал, ему давно уже стали понятны намерения Рипли. Он даже успел обдумать, что делать дальше, но нужно было отвлечь горгулью — не менее сумасшедшую, чем покойный Фемах. А то и более безумную, давным-давно свихнувшуюся от своего тысячелетнего одиночества.
— Чего же тут непонятного. — Рипли дробно постучала когтем о коготь, звук получился угрожающий, неживой. — Мне важно, чтобы этот мир рос и дальше, без хитроумного воздействия Фемаха. Тогда он попросту уничтожит обитель, вместе с вами. И вместе со мной. — Горгулья опять зашлась в пугающем смехе. Внезапно перестав смеяться, она мрачно продолжила: — Я много раз пыталась покончить с собой, но на свою беду я действительно бессмертна. Ты не представляешь, человек, как это мучительно — знать, что выхода нет, что впереди бесконечное существование в давно осточертевшей обители. И никакая психокабина не в силах мне помочь! Как ни глуши в ней свои воспоминания, но через десяток-другой лет вновь осознаешь, кто ты на самом деле и что тебя ждет впереди. А от этого, поверь, жизнь становится еще невыносимее.